Но ведь и Павленский, и “Пусси Райот” стали известны стране и миру именно из–за жесткой реакции государства.
— Результативность радикалов прямо пропорциональна глупости власти. Они выполняют свою очень важную роль, но это всегда 2% от общей культурной среды.
Люди, которые занимаются искусством, — они же не мужественные люди. Человек, который идет учиться на офицера, видит себя мужественным, он борется, проходит через испытания. Человеку, который занимается искусством, кажется, что его основной инструмент — интеллект, талант творческий. И вдруг перед ним ставится задача, когда он должен проявлять мужество. И не так много тех, кто этой ситуации соответствует.
Современное искусство в России существует, но находится в отягчающих обстоятельствах: постоянная провокация каждого активно действующего в России культурного деятеля на лояльность к власти. Даже больше, чем на лояльность, — на преданность власти, на предательство интересов художественной среды. Находясь там, ты постоянно сталкиваешься с тем, что перед тобой ставят какие–то моральные дилеммы — сделать так или сделать так.
Естественно, мои коллеги, мое поколение, все, кто был в 1990–е, с точки зрения реализации наиболее успешны. Они выставляются в музеях, но сам культурный процесс сильно деформирован.
В России сейчас может быть единственная стратегия — не потерять. То есть вот идет процесс деградации, и твоя стратегия как можно меньше потерять внутри процесса деградации, сохранить бизнес, сохранить школу, сохранить дело. Разговаривать о том, чтобы что–то развивать сегодня, ну как бы неуместно. А моя планида — развивать. Я силен там, где надо что–то развивать, а не сохранять.
Черногория, исторически близкая России страна, вступает в НАТО. Как это случилось?
— Когда только начался разговор о вступлении в НАТО, здесь было 30% за и 70% против. Поскольку само НАТО очень не хочет, чтобы вступали страны, в которых такая конфликтная ситуация, не было бы никакого вступления. Но русский посол сказал: и не думайте — Путин запретит ездить сюда на курорты, и вы потеряете кучу денег. Черногорцы — гордый народ: побеждали турок, Наполеона, во время Второй мировой почти поголовно ушли в партизаны, не приняли диктат Сталина. Заявление посла резко поменяло картину: кто был против, теперь голосует за. Теперь даже те, у кого существуют антиамериканские настроения (они ведь бомбили Черногорию во время Гражданской войны), за НАТО.
Наши дипломаты и пропагандисты сделали все, чтобы оттолкнуть эту русофильскую страну. Власть теперь просто должна доказать, что она может без русских. В общем, одиозного этого посла даже наш МИД убрал, но дело сделано.
Какова задача у проекта в Черногории? Почему тебя здесь, что называется, все на руках носят?
— Экономика Черногории на 80% — туризм. И он сконцентрирован в 2,5 месяца, с середины июня до 1 сентября. Продлевая сезон на месяц — через культурные события, через фестивали, мы фактически реально влияем на экономику страны. В городе Котор вторая строчка в доходах городского бюджета — это культура. Первая — туризм, вторая — культура, третья — плата с круизных кораблей за вход в бухту, и четвертая — налоги с людей. Налоги с граждан — это только четвертая строчка.
Черногория — страна, которая будет перенесена из прошлого в будущее с помощью искусства. “Сделано в Черногории” — совместные проекты черногорских институций и международных художников, которые потом пойдут по всему миру и сделают Черногорию известной. Проект, который называется “Иностранцы о Черногории”. Юрий Пальмин сделал проект “Шесть черногорских шедевров модернизма”, которые войдут в международную энциклопедию.
Творческая индустрия: дизайн, керамика, ковры — мы хотим, чтобы художники, в том числе и большие, великие художники давали работу черногорцам. Люди здесь 3 месяца работают, а все остальное время руки свободны. И художники могут разрабатывать “новое ремесленничество”, назовем это так.
Следующее очень важное направление — искусство уличное. Здесь все время хочется быть на улице, а не в помещении
Это все–таки маленькая страна. Она никогда не станет центром искусства по типу Лондона, Парижа, Берлина, Петербурга. То есть ей нужно найти свою специфику. Но мы хотим, чтобы уличный театр, уличные художники чувствовали здесь себя как дома, чтобы это стало столицей уличного искусства.
И, наконец, Россия за рубежом. В Лондоне — бизнес, в Риге — политика, у нас — культура. Поскольку недостаточно энергии, чтобы стать универсальным культурным центром, мы должны искать специфические пути.
Ну и последнее: мои амбиции — показать институцию будущего, где мастерские, выставочные залы и коммерция все вместе. Люди, которые приходят туда, общаются с художниками. Так ты приходишь в музей: нравится — не нравится, пришел домой — почитал что–то. А тут ты в мастерской художника видишь готовые работы, видишь работы в процессе, можешь задать вопросы, переходишь в другую мастерскую. Мне кажется, что стена, которая существует между современным искусством и публикой, будет разрушена в доме художника в Которе.
Но нельзя же сказать, что современное искусство в России не существует? Отделы в Русском и Третьяковке, галереи, выставки. Откуда пессимизм?
— Потому что политика сейчас такая — антиленинская, в том смысле, что у Ленина все, что было раньше, — плохо, а все, что придет сейчас, — хорошо! У них обратно: что было раньше — хорошо, что сейчас — плохо. Государственная дума в принципе относится к творческому человеку как к правонарушителю. Если посмотреть весь корпус законов, он говорит о том, что надо запретить. Ну да, художник — это хулиган. Какую статью будем применять? Частный человек выталкивается из сферы культуры. А это прямо противоположно тому, что надо делать. Потому что у нас же еще 70 лет наследия, когда частного человека не было в культуре. Нам надо, наоборот, его втягивать, соблазнять. В Швейцарии каждый третий — коллекционер.
Искусство — это предпринимательство. Каждый художник — предприниматель. А общая атмосфера против предпринимательства. Это касается прежде всего новой генерации. Понятно, если я — художник, на меня вот это все обрушилось, последнее путинское, я не перестану быть художником. Но для людей талантливых в начале пути, которые принимают решения, делают первый выбор, профессиональный, для них та атмосфера, которая есть, отторгает этот выбор. Быть художником ярким, интересным, перспективным, так же как быть ученым, становится мучительно трудно… Новая генерация как бы закупорена. Нет перспективы, потому что предпринимательство и искусство — как братья. Они идут вместе.
Ну и — изоляционизм. Не может существовать художественная среда изолированно. В Лондоне, Берлине, Нью–Йорке, Белграде насыщенная культурная жизнь — за счет насыщенного культурного обмена. Взаимного. Культурная жизнь и культурный обмен — почти синонимы.
У современного искусства есть две интенции, которые не меняются, — быть частью мира и быть частью будущего. Нет такого художника, который бы сказал: “Я хочу в закрытой ситуации развиваться”. Художник хочет быть максимально известным во всем мире и быть частью мировой истории культуры. И то же самое про время, то есть нет ни одного художника, который бы сказал: “Я хочу отказаться от собственного “я”, от собственной индивидуальности, брать и Палех рисовать — воспроизводить традицию”. Художник всегда стремится к новому. Так вот, государство наше объявило эти интенции вредными, иностранными. Лозунг теперь: “Сохранять традицию, смотреть назад!”
Сколько денег вкладывалось государством в изобразительное искусство в Советском Союзе, столько нигде не вкладывалось! А эффективность — никакая. Потому что заказ формулировался в одном и том же месте. А нормально — чтобы было много разных меценатов, у каждого из них своя версия.
Почему сейчас вот все плохо: “Гельман виноват!” Я был владельцем одной частной галереи. Таких галерей было 50. И каждая из них могла иметь свою версию искусства, продвигать ее, и в результате что–то получается. И если из галереи Гельмана 1990–х годов вышло большинство известных в мире русских художников, это не потому, что кто–то назначил Гельмана галеристом, начальником. Просто мой взгляд оказался более релевантным общеевропейской, мировой ситуации.
Что за эти полтора года удалось сделать?
— У меня здесь два главных партнера. Это Петер Чукович, который 12 лет был директором Национального музея в Цетине, такой местный Пиотровский. И второй — Наум Эмильфарб, американский девелопер с узбекскими корнями, один из основных инвесторов. Когда решаешь вопросы с государством, все происходит медленно и долго, а у меня был частный инвестор, который решал вопросы оперативно
Второе — очень важное (я считаю, в Питере это обязательно должно быть) — здесь не надо никого убеждать, что культура — это важно. Они это и так знают
Они здесь все настроены на то, чтобы тебе содействовать.
Мы на две трети увеличили количество событий в стране! Хотя у меня всего семь человек сотрудников. Мы провели пять фестивалей, около 60 выставок, у нас в резиденции было 60 художников.
В результате в Черногории в кризис количество русских туристов не уменьшилось, а увеличилось. Мы восстановили заброшенный дом, принадлежавший пароходству в Которе, и превратили его в дом художника. Мы сделали и продолжаем в Дюкле парк скульптур — современный, европейский, не провинциального уровня, не черногорского и даже не российского. Мы стали неотъемлемой частью этого общества и в этот острый момент непонятной политической ситуации сделали так, что русские здесь — это не политика, не посол, который истерит по поводу и т. д., а люди культуры.
